Национальная безопасность как философская категория

Многие считают, что понимание проблем национальной безопасности радикально изменилось после «событий сентября 2001 года», в связи с войной США и их союзников в Ираке, усиления в последнее время террористической войны в России. Стало очевидным во всем мире, что прежние концептуальные и военно-политические решения проблем национальной безопасности во многом устарели, не отвечают потребностям решения современных задач. Это, но главное – попытка правящего класса в России в последние годы переопределить цивилизационную идентичность страны, заставляет вновь обратиться к философско-метафизическим основаниям понимания безопасности с целью выяснения отношения к новым планетарным и российским реалиям, главным предназначением чего становится осознание взаимосвязи понятия национальной безопасности с необходимостью осмысления ее без отрыва от анализа общества в целом, процесса его национальной жизнедеятельности и поступательного развития, а значит – оптимизации управления всей совокупностью процессов во внутренней и внешней политике государства.

Понятие «национальная безопасность» относится к той относительно самостоятельной (предметно и функционально) духовно-душевной и материальной реальности в жизни страны, где обеспечивается защищенность, экзистенциальное спасение социума (человека, нации, государства).

До сих пор (за редким исключением) в отечественных общественных науках осмысление этого понятия, его содержания происходит на социоцентристкой основе. В целях теоретического обоснования российской национальной безопасности учёные прибегают к чему угодно «внешнему» (Гегель): к геополитике, экономике, экологии, демографии, культурологии и другим «положительным» наукам, а потому в принципе элиминируют философию как таковую и особенно русскую философию. Она остается, за редким исключением, невостребованной для целей истинного опознания «национальной безопасности». Само же понятие «национальная безопасность» остается позитивно-научным и практическим (потому чисто функциональным) без предварительного уяснения собственного сущностного философско-метафизического (предельного, конечного, последнего) смысла. «Национальная безопасность» не рассматривается полноценно: как живущий организм за счет собственных духовных и материальных ресурсов человеческого самосознания (генетических потенций), реализующих фундаментальные потребности (о них скажем позже) на основе ответа на вопрос: кто мы, откуда мы и куда идем?

На этот вопрос способна ответить только русская философия (метафизика), которая уступила сейчас проблемное поле «национальной безопасности» другим формам общественного познания, тем самым способствовав порождению различных форм позитивистского истолкования и обоснования конкретных (оперативных) действий во внешней и внутренней политике России. Поэтому все нынешние «мнения» о национальной безопасности России заданы духом неопозитивизма, его логикой, являются (часто) бессознательной тематизацией позитивизма, а потому не имеющими прямого, метафизического отношения к русской национальной безопасности, не касаются ее «сущности», подменяют ее различными «условиями», «рисками», «внешним» для нее политическим, социальным, культурологическим знанием. Во всех современных общественно-политических «боях», носящих сугубо прагматический характер, по поводу «национальной безопасности» забыта русская философия и ее предмет: русское человеческое бытие.

Философия призывает «национальную безопасность» к ясному, глубокому, творческому самосознанию: как на уровне личности, действующей в этой сфере, так и на уровне общества в целом. И только философия может удостоверить её национальное измерение. Но за истину (ложь) в ней отвечает в конечном счете сам народ, в лице его мыслящей части. И метафизически и политически народ – ответственный субъект «национальной безопасности», где находит свое выражение вопрос (ответ) народа о себе самом, что делает ее именно «безопасностью». Иначе стирается различие этой сферы от других в социуме.

Философствование в области «национальной безопасности» есть частный случай философствования вообще. Это умение мыслить философско-метафизически и рационально (обоснованно) по законам диалектической логики.

Поворот от национального к глобальному (универсальному) – также позитивистский тип (стиль) философствования. Позитивизм – это отрицание национального личного и общественного бытия человека. «Синтетический» западный глобализм – это с философской точки зрения позитивизм. Главное вторжение «западнизма» в русскую мысль и русскую жизнь (с философской точки зрения) произошло через позитивизм, его современные проявления.

Но необходимо сразу же подчеркнуть во избежание гносеологических недоразумений, что «национальная безопасность» – это не некая самодовлеющая, «эзотерическая сущность», доступная лишь мистическому сверх рациональному озарению. Она не есть некий «остров сокровищ», который следует только найти и обратить себе на пользу; она существует в формах социальности (государство и его институты, церковь, образование, просвещение, наука и культура и пр.). А потому адекватное положительное знание этой «социальности» также необходимо. Его не нужно только конъюнктурно придумывать и смешивать с философским метафизическим знанием, а последнее с идеологией. В современном позитивистском (по философской сути) опознании безопасности страны, государства, народа, личности нет онтологии русского национального бытия, нет русской правды. Отрицать это просто глупо. И «правда» философа, опережающая политическое время, не менее важна, если не более, чем «правда» политика, идеолога, государственного лица. Русского философа всегда интересовало главное: как русский человек переживает (изживает) (в том числе и сознает на основе смыслов своего спасения) – свое бытие в мире социальности; другого «бытия» просто нет. Бытие в природе тоже социально.

Мы ведем речь о философском понимании «национальной безопасности», т.е. таком понимании, которое пытается проникнуть в суть русского человеческого существования и главное в этом пункте: надо исходить из правильного понимания самого понятия «понимание». А этим занимается, как известно, такая область философских знаний как герменевтика. Среди ее западноевропейских творцов следует выделить Г. Гадамера, сформулировавшего свой знаменитый «круг понимания». Нам более всего необходима русская герменевтика для опознания нашей «национальной безопасности». Уточним, стараясь философски прояснить искомое понятие, мы все время исходим (если использовать формулу П.Чаадаева и В.Соловьева относительно понимания «христианства») из того, что «национальная безопасность» не только данность, она – задание, обращенное к русскому человеку. Поэтому важно иметь в виду два аспекта герменевтики этого понятия:

1) историческую действительность (объективную реальность) «национальной безопасности», как она развивалась, существовала как наличное бытие в историческом процессе, и сейчас существует как объективный факт бытия (как действительная, скажем привычным языком, внутренняя и внешняя политика государства, его институтов, других форм социальной и культурной жизни народа и социума, ориентированных на национальное призвание и признание в социуме и т.п.);

2) и истину «национальной безопасности», которую мы должны открыть, опознать, изучить и т.д. Мы все время подчеркиваем необходимость изучения именно истинной «национальной безопасности».
Иногда в литературе с понятиями «истина» и «действительность» связывают понятия «судьба» и «назначение». Говорим о «судьбе» «национальной безопасности» в истории России (первый аспект) и «назначении» («призвании») – (второй аспект), которые надо вывести из российской (русской) «национальной идеи» в ходе анализа функций «национальной безопасности». Эти два аспекта, диалектически существующие в реальности, только и могут опознать «национальную безопасность». Отсюда можно сделать вывод, имеющий, видимо, значение герменевтического круга. Истину (призвание) «национальной безопасности» можно обнаружить только на основе знания действительности «национальной безопасности» (она ведь пытается всегда утвердиться в стране в каждый данный ее исторический момент, особенно переломный – на «истине» – во всяком случае, на том, что выдается за истину), а действительность «национальной безопасности» (можно сказать и «судьбу», хотя это не будет точным обозначением) можно понять, только узнавая ее назначение, насколько она осуществлялась по «истине», а не по «лжи». Ложная «национальная безопасность» (политика) та, которая вытекает из ложных методологических и философских установок, предпосылок, принципов.

Нынешняя российская политика уходит корнями:

а) идеологическими – в либерализм;

б) философскими – в позитивизм.

Только философский анализ живого сопряжения (диалектически говоря – «превращения возможности в действительность») истинной «национальной безопасности» и действительной «национальной безопасности» является способом ее понимания. В современной России произошел антагонистический разрыв «истины» «национальной безопасности» («демократы» отрицают вообще личностное национальное бытие – русское призвание – мессианскую роль народа) и ее «действительности», которая строится на инородных, чуждых «истине» основаниях. Противоречие между «призванием» и «судьбой», будучи диалектикой сущности и существования человека – важнейшее, стало быть, и онтологическое явление, способ бытия «национальной безопасности».

Наша беда, наше национальное несчастье (современное состояние «национальной безопасности»), таким образом, определяется не только теми или иными отрицательными оперативными действиями в сфере «национальной безопасности» (например, выходом США из Договора по ПРО (1972 год) и реакцией российского политического руководства; российским решением «русского вопроса» в Калининградской области и Туркмении; или, например, допущенным В. Путиным в ходе визита в Польшу в январе 2002 года рядом заявлений, унижающих Россию и искажающих ее национальную историю), а обозначенной выше онтологической диалектикой человека, выражающейся в нынешних антагонистических противоречиях национального российского бытия. В нашей литературе, таким образом, анализ «национальной безопасности» не приводит к ее пониманию как самой метафизически ответственейшей части социума (этноса). Метафизически безответственными оказываются и многие личности в истории России, олицетворяющие собой эту реальность. Историческое время сейчас таково, что необходимо сущностное переосмысление (настоящее осмысление, что то же самое) «национальной безопасности».

Обозначим кратко наши методологические условия дискурса по проблемам национальной безопасности России. Социально-антропологическим способом ее бытия является Традиция. Суть новой парадигмы заключается в том, что на основе предложенной ранее нами концепции традиции, «национальная безопасность» (человека, этноса, социума) исследуется во всех необходимых ее составляющих как отражение и императив Русской традиции и ее квинтэссенции – общенациональной (русской) идеи. «Национальная безопасность» – есть важнейший компонент традиции, выполняющая функцию самосохранения и самодвижения русского духа (народа). Мы исходим из того, что основой русской философии (метафизики) является национальное самосознание русских. Его анализ (здесь мы его опускаем) приводит к следующему его осмыслению. Оно есть противоречивый универсум национальной культуры, который живет в теле социума и личности как дух (мировоззренческие антропологические смыслы) и душа (национальный характер или менталитет) народа. Бытийная явленность этих русских мировоззренческих и ментальных смыслов в нашей национальной истории и есть то, что мы называем Русской Традицией. На наш взгляд, защиту бытия нужно искать в его динамическом развивающемся характере – не как бытия вообще, а именно как конкретной бытийствующей традиции в ее (сущностной) подлинности и потому – всеобщности (универсальности) и вечности.

Размышления о национальной безопасности России идут без какого-либо ясного и четкого первичного (в логическом смысле, а не временном) выявления и анализа непреходящих ценностей русского бытия (то есть сохраняющих свое значение в «руинах времени» (Г.Г. Гадамер) характер «вечной современности») и философских принципов организации «национальной безопасности». Выявление и обоснование этих принципов и составляет главный смысл (и содержание) будущей новой философской концепции «национальной безопасности», в которой должна реализоваться потребность последней в философии.
Новая концепция должна раскрывать русский тип «национальной безопасности» и ее право на историческое существование в контексте события с другими народами и мировыми цивилизациями (конкретно-историческая «национальная безопасность» может возникать и существовать также и на основе искажения (даже отрицания) этого типа «безопасности»). Можно говорить о статусе «национальной безопасности», как имеющего собственную оригинальную метафизику. Именно она, составляя основное ядро «национальной безопасности», определяет онтологическую норму, задает эталон ее исторического развертывания в нашей стране, без которого (эталона) всякий разговор о значимости того или иного явления, относящегося к этой сфере, лишается подлинной осмысленности: особенно в случае, если человек принадлежит к тем, кто вносит чуждый русскому духу смысл в ее понимание.

В смысловом поле национальной безопасности России следует, во-вторых, выделить понятие «антропологические корни». Человек своей традиции – субъект-объект «национальной безопасности». Как социально-культурный феномен она возникает вместе с традицией народа в результате реализации историческим человеком своих онтологических потребностей (мы их называем традициогенными): в объективности как форме субъектного человеческого существования; в человеческих смыслах бытия; в гарантированном, устойчивом, прочном бытии, в обретении доверия к нему; в поиске своей культурной идентичности, в признании («внутри» и «вне» страны) человека, этноса, социума. Эти потребности – суть «антропологические корни» «национальной безопасности».

Далее, для понимания национальных особенностей формирования «национальной безопасности» (а на этой основе и определения ресурсов и факторов ее обеспечения в настоящем и будущем) необходимо исследование исторических социально-антропологических типов российского человека. Одна из таких «исторических схем русского человека» дана русским философом Г.П. Федотовым. Известна марксистско-советская историческая схема (классово-формационная), её анализ общеизвестен. У Федотова подход историко-культурологический, он дополняет марксистский. В целом, на наш взгляд, все подходы можно синтезировать в так называемом цивилизационном. И тогда «национальная безопасность» будет осмысливаться как безопасность особого типа человека особого типа цивилизации и особого типа культуры по имени Россия. В антропологическом плане «национальная безопасность» – «главное место» в государстве, она создается главным трудом народа (пахаря, воина, учителя). «Простой человек» (его интерпретация поистине бесконечна в русской мысли – философии и художественной литературе) – это символ, гарант русской национальной духовной и экзистенциальной идентичности (подлинности) – субъект и объект «национальной безопасности». Бытие «простого человека» глубже, первичнее (метафизически) эмпирической истории народа, государства. Он – носитель тех инвариантов национального духа, которые остаются за вычетом всегда конкретно исторических форм общества и государственного строя, идеологии, политики и т.п. «Национальная безопасность» – рефлексия «простого человека» (его «инвариантного ядра») в соответствии с поведением которого ведет себя в истории народ. Скажем проще, меняется в истории «социальный тип» человека, но русские простые люди остаются русскими в своем соционациональном бытии, французы – французами, американцы – американцами и т.д. Остается относительно неизменной онтология русского бытия («простого человека»), на постижении которой должна основываться новая концепция «национальной безопасности». А если еще проще, остается наш человек и его Родина (и в этом бесконечно прав А. Панарин, предлагая читать нам лермонтовское стихотворение «Родина»), не подлежащие всякий раз очередным конформистским идеологическим реинтерпретациям. Нам не хватает сейчас мужественной определенности (во всем) в своем самовыражении. Сейчас доминирует «подпольный человек» (Достоевский), человек-Протей.

В-третьих, если мы принимаем философскую позицию – философию традиционализма как метафизику «национальной безопасности», то следует хотя бы тезисно выяснить отношение к философии постмодернизма, её образу человека. Хотелось бы подчеркнуть, что философия постмодернизма (как на Западе, так и у нас) означает отступничество (отказ) от Традиции (соответственно: классической западной и русской), которая всегда исходит из своей иерархически выстроенной системы мировоззренческих, моральных и иных ценностей, а так же ментальности (западного человека и русского). Это отказ от Человека, живущего в Традиции. Поэтому этот человек (и соответственно личность) понимается в постмодернизме, исключительно как релятивистская единица, отказавшаяся от поисков безопасного бытия, считающая, что хайдеггеровское различение «подлинного» и всякого иного бытия лишено метафизического и социологического смысла. Борьба за воплощение любых идеалов в жизнь – иллюзия, фантом, идеалов реальных вообще нет, а те, что были раньше, дискредитировали себя и на Западе, и в Советской России.

Личность – метасоциальна, вненациональна, мозаична по духу, природо-центрична (в основном, в смысле принятия неоязыческих, не–и–неохристианских ценностей). Философия постмодернизма – это мировоззрение тех (и для тех), кто готов подчиниться глобализму (по–американски) в экономике, политике, культуре, идеологии; тех, кто не верит в возможность создания суверенной национальной безопасности, кто считает, что искомую безопасность человек может обрести лишь вненациональным, маргинальным путем.
Главная онтологическая опасность философии и культуры постмодернизма, на наш взгляд, заключается в том, что подрываются изначальные потребности человека в объективности (без ее реализации человек жить не может), в гарантированном бытии, в «домашней» системе ценностей (С. Хантингтон) и национальной культуре. Отсюда можно сделать вывод: поскольку образ «национальной безопасности» всегда конкретно исторический, изменяющийся, а в процессе «глобализации» «теряется объективность», управляющие системы в этой сфере неизбежно теряют свою адекватность.

В-четвёртых, понятие национальной безопасности в нашей литературе чаще всего характеризуется, говоря гегелевским языком, как «вне–себя–бытие» – сохранение суверенного государства, безопасности граждан, общества, сдерживание любой агрессии, выявление любых угроз для независимого бытия и т. д. Это в большей степени – «внешние связи и внешние судьбы» (Гегель). С нашей точки зрения непосредственную цель «национальной безопасности» составляет народный дух, его сохранение (развитие), его Свобода. Это «для–себя–бытие» (Гегель). В «национальной безопасности» находит свое выражение забота о многом, но по сути она есть защитная, стабилизирующая и контролирующая система жизни народного духа, свободных потенций его развития, в которой обеспечивается (гарантируется) сознание и народа, и индивида о мире «как опоре, утешении, обозрении и убежище» (К. Ясперс). В «национальной безопасности» отражается забота о целом, о духе народа. Безопасность отдельного человека, государства основана на сохранении этого духа, который является вместе с тем сущностью каждого человека (в предельном т.е. метафизическом смысле) вопреки его единичности, случайности, эмпиричности. Гегель писал, что «сохранение этого целого имеет большее значение, чем сохранение индивида, и все должны обладать таким умонастроением». Бытие «национальной безопасности», осмысленное вне духа народа (мировоззрения, национальной психологии и характера (менталитета), народной морали и культуры), всегда будет оставаться безопорным, не обеспечивающим гарантированное бытие (самосохранение), без «камня веры и силы», маргинальным. В ней человек обеспечивает свою самодостаточность, открывает «свою подлинную роль» (Хайдеггер) в бытии. Взятая в единстве с национальной традицией, она обеспечивает включенность человека в бытие: как истина (смысл) – по-русски – «правда-справедливость», опора, надежда, мечта о должном, желанном бытии.

Разрывы в этих линиях внутри социального бытия (народа и индивида) являются источником угроз «национальной безопасности», «жизненной драмы», которую переживает страна, государство, народ, индивид.

«Национальная безопасность» – это нечто, что содействует самоуважению нации, без чего невозможна ее этническая и культурная идентичность. «Национальная безопасность», осмысленная вне русского духа нередко в истории претендовала на изменение так называемого «социального человека». В этом случае она не может адекватно выполнять своих функциональных способностей, поскольку ведет к разрушению онтологии русского бытия. В этом смысле человека надо учить не только быть народом, но и ощущению своей безопасности и опасности – национальной чести, достоинству, патриотизму.

Поэтому ключевой потребностью, порождающей «национальную безопасность», является самосохранение исторического народа (его духа, души, тела). В качестве снимающей себя эмпирической реальности (условий жизни народа) самосохранение народа (государства) становится положенным в «национальной безопасности». Она имеет свое другое (внешние «цели», «угрозы» и пр.) в самой себе, она есть конкретно-всеобщая, замкнутая на себя самое (благо народа) тотальность, т.е. самоцель. Тотальность в смысле «блага народа = государства». Самосохранение народа следует понимать не только как его физическую выживаемость, но и как процесс обретения народом своей самости, своего национального самосознания, национального самобытия, материального и идеального роста, возвышения. Поэтому «национальную безопасность» и следует осмысливать как тотальность материального и идеального для-себя-бытия. Для народа, живущего в условиях наличного, эмпирического бытия своей свободы «интерес» и «благо» «национальной безопасности» (всеобщая воля) есть существенная цель и потому обязанность, в том числе и тех, кто ответственен за национальную безопасность своей страны.

Проведенный анализ позволяет обнаружить и сформулировать в виде парадокса основную метафизическую проблему существующей сейчас в России национальной безопасности. Проблема состоит в том, что она не есть «национальная безопасность». Она не является самобытием, самовыражением русского духа, составной частью процесса самосознания русского народа. Русский человек не может быть самим собой. Нет в России социальной безопасности для всех и для каждого! «Национальная безопасность» лишь кажется национальной безопасностью, не имея русской человеческой сущности (природы), заключает для россиян экзистенциальное унижение, поверженность духа («брошенность в мире»), вызывает то глубокое недоверие к власти (государству), о котором сейчас не говорит в политике «лишь ленивый». Это можно назвать своеобразным «политическим докетизмом».

К такому выводу и рационально, и морально обязывает понимание русской традиции как традиции такого народа, для национального характера которого (как подчеркивали все русские мыслители) – «душа всего дороже». Русский человек (гражданин России) должен познать самого себя, чтобы искать «национальной безопасности», узнать ее источник («антропологические корни»). Но мог ли русский человек всегда познать себя? И на этой основе обрести императив безопасности? Это всегда было проблемой и нередко трагедией национальной истории. Сам по себе, этот императив трагичен, так как в нем смертный и страдающий человек должен утвердить свое желание личного бессмертия (а не только охранение эмпирических форм жизни) для одних – перед лицом Бога; для других – перед лицом своего народа, для третьих – перед … и т.п. Отсюда ясно, что любая концепция «национальной безопасности» не является «руководством» для «блаженной», беззаботной, безопасной жизни. «Национальная безопасность» всегда будет иметь дело с «трагическим человеком», «боль и стыд» которого неизбывны, вечны.

В итоге опознать и глубже понять «национальную безопасность» можно на основе следующих принципов: принцип Русской традиции как первоисточника (русского) человеческого существования; принцип цивилизационной идентичности; принцип русского народного духа как источника самосознания русского человека; принцип самодостоверности, самодостаточности и открытой самобытности русского духа; принцип персональной ответственности и верности метафизическим смыслам (ценностям и идеалам) русского народа; принцип разумности (антиномичности) в национальной самооценке; принцип исторической творческой преемственности духовного наследства и заветов предшествующих поколений.
Предложенный образ «национальной безопасности» позволяет увидеть первокорни всех наших «русских смут», отрицательный опыт, осевший в этой сфере, заключающийся в отрыве от метафизики национального бытия. Сейчас, с нашей точки зрения, за российскую «национальную безопасность» мы доверчиво (без серьезного философского постижения) и идеологически принимаем некий эпифеномен, ее отдаленное подобие (искаженный образ, либерально-демократическую иллюзию), которое закрывает путь к национальному возрождению России. Все изъяны современной «национальной безопасности», будучи следствием подрыва (и отрицания) исторического образа нашей традиции, а также следствием ошибочного (прозападного) метафизического и политического выбора нашей правящей элиты, – в нас самих, в наших душах и эмпирической жизни. Проблемы «национальной безопасности» – это проблемы самой русской жизни.

Будущий исторический путь России находится в прямой зависимости от нынешнего состояния (уровня и характера) национальной безопасности. Последняя – его (исторического пути) изначальное условие, онтологическая возможность и действительность, будущий суммарный исторический эффект (высшая цель).

Оценка ее – необходимое условие (метафизическое, культурно-историческое, логическое, фактуальное) исторического прогноза. Поэтому, чтобы сделать его на научной основе (а не на уровне маргинальных идеологических «концепций» и «измышлений» обывательского мышления), надо исследовать суммарный эффект объективных и субъективных факторов, влияющих на «национальную безопасность» и её детерминирующую роль в определении будущей судьбы России. Во всяком случае, вряд ли можно утверждать, что будущее России родилось сейчас, так как не определились национально-государственные и национально-социальные рамки развития страны на основе возвращения к РУССКОЙ ТРАДИЦИИ.

Последнее пока еще не произошло. Ожидания реставрации коммунизма в России в ближайшей исторической перспективе романтичны. Для этого сейчас нет никаких политических условий. Мы говорим о необходимости реставрации развития страны на основе и в рамках РУССКОЙ ТРАДИЦИИ, ее мировоззренческих и ментальных ценностей.

Жизнеспособная «национальная безопасность» невозможна, ещё раз подчеркнём, без национальной почвы, которая только и может опознать ее доминанту, исторически всегда связанной в той или иной мере с существом русского национального самосознания и национального характера, а не только с «безопасностью» как таковой.

«Национальная безопасность» есть озабоченность тем, чтобы человек (народ, государство) освободился и обрел статус самоценности и суверенности и в них удостоверил свое достоинство. Русская национальная идея (как способ спасения русского человека) есть средство национального развития России, возрождения истинной «национальной безопасности», основной функцией которой является обеспечение самосохранения и саморазвития материального и духовного бытия российских народов.